Илья-премия

• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  2008
• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  2007
• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

• 27.04.07. ПОЭЗИЯ

Артём Прояев (МО, город Московский,). Письма в Лапландию

Пишу с 19 лет. Публикации в ежегодном альманахе «Вавилон», выпуск № 10, журнал «Московский вестник», сборник «ТЕРМИТНИК поэзии», вып. № 5. У меня как у акына — что вижу, то и пишу, только это видение не картинок, а ощущений. Внутренности в стихотворной форме.


ПИСЬМА В ЛАПЛАНДИЮ

Письмо первое. Ветка сушеного ягеля



здравствуй, Принцесса, здравствуй, моя хорошая,

первые письма твои пришли в начале апреля лишь,

хочется верить, что ты ещё ждёшь меня,

я заберу тебя, как только стихнут метели и



я храню твой подарок — веточку ягеля с севера,

бусы на шее — под цвет моих глаз — янтарные.

чёрные волосы, радужки пронзительно — серые.

колкая нежность снега рассыпана тротуарами.



в музыке ветра зимнего, в оконном скрежете —

на витражах — метели, олени в саночках...

вспоминаю тебя всё чаще, а вижу — все реже и

сижу в одиночестве — жгу гвоздичные палочки.



Письмо второе. В чернильнице ночи


олень макает ветви рогов в чернильницу ночи.

житель страны Лапландии знает язык снега.

а я знаю — у тебя от меня будут две доче-

ри: ветер сказал об этом, когда долетел до брега.



самое дно твоих глаз — чайки, и море плещется,

голос зимы грустит, пробует песню длинную,

кожу белит, заостряет лицо — стал ещё резче я.

в голове непогода — молнии, мыслей линии.




Письмо третье. Север в тебе


знала бы ты, принцесса, как бессильно я

руки сжимал в кулаки, вспоминая, принцип:

север в тебе, северная, надоело быть сильным мне —

томно-тоненьким, маленьким, нежным принцем.



надоели гитары, гетеры, сладкие ночи, гейши и

это южное солнце, скрадывающее силуэты, тени.

лихорадочно брежу зимой, и слова нежнейшие,

с губ слетают снежинками — я её и твой пленник.





Письмо четвертое. Снегопады



лапландка сказала, что на днях занесло дороги,

что лопата не в силах соревноваться в скорости

с монотонностью снегопада, что застрянут дроги,

что олени падут без ягеля — и это всё колкости,


насмешки небес.


ПЕСОЧНЫЙ КЛОУН

Я клоун,

Склонившийся в полупоклоне,

Я слеплен неопытной детской ладонью,

Стою и смотрю как стремительно тонут

Крупинки песка в набегающих волнах,

Как чайка, спикировав с низкого неба,

Рисует узор над морским мелководьем,

Как барышня жертвует морю монетки,

Надеясь вернуться...



...Надеясь проснуться однажды от ветра,

Что выдохом мятным целует колени,

Шепча, что минувшее — горестный сон,

Что есть только море и это мгновенье,

И пустоши вереска там, за песками,

И клоун, что робко разводит руками,

Прервав церемонный свой полупоклон.



* * *

Парфюмером стану на линии майских гроз

И запретным грехом твой разум заполоню.

Я циничный любитель твоих кокаиновых поз.

Я стальная иголка, сверкающий нэцке-ню.



А иголка запуталась в водорослях-волосах,

Осветила вены, и накрыло морской волной.

Я играю честно, я делаю ставки, и на тебя

Я готов поставить, но переполнен кон.



Засыпаю, замеченный в склонности к tete-a-tete,

Просыпаюсь на простыни перечитанный по губам.

Что написано тушью по шёлковой белизне,

Ранним утром читается как «good bye».



Мыслеобразы вьются, сшиваются в гобелен,

Кокаиновый пленник старинного замка Иф.

Морем пахнет из снега, и «да» означает «нет»,

И ни дня без дозы. Проклятая «с`est la vie».



ГОРЛО

давно уж в твоей акварели стёрлись

цветные полоски. в открытом горле

бесчинствует ветер, как шах на ложе,

пугая наложниц рисунком кожи,

бессмысленным взглядом, взлетевшей бровью,

грозящий летальной потерей крови.



открытое горло — давно известно —

любимое бритвой и ветром место.

и двигаясь медленно, шаг за шагом,

скрываешься в комнате. тонкий шарфик

послужит надёжной бронею. впрочем,

не стоит об этом — читай меж строчек.



затворником — ветром в закрытом теле

глухого колодца пробелов — знаков

скитаешься. шаху шелками стелешь

могилу — постель. обрастаешь накипь —

ютишься в моём воспалённом горле,

клокочешь — бурлишь виновато — нежно.



боюсь расколоться. впиваюсь в город,

сшиваю по схеме каналы. между

обводным и мною боюсь утонешь:

цепляйся за бледность остывших красок,

взрывая колодцы. забудешь — вспомнишь

захочешь — и с города снимешь маску.



Ливень лиловых лилий

ливень лиловых лилий

смородиновым соком стекает в стакан,

барабанит по крыше.

кот в котомке мяукает томно —

приснились мыши.



больнично — солнечно,

зрачки — точно точки

в радужной оболочке.



звуки грома — симфонии палиндромы.

синдромы простуды лечатся ромом,

чаем с вареньем — по воскресеньям.



ничья — ночью, моя — в мае.

совсем замаялся с переводами,

вечерними встречами с

между-на-род-ны-ми уродами.

устал очень.



листочки истории болезни —

кусочки портрета для психиатра.

фигура высшего пилотажа — «в бочку» —

предел мечтаний пьяного авиатора.



оступился, наступив на шнурок.

вдох-выдох... ок.



застрять костью

прорасти тростью

бамбуковой

подошвой нубуковой

заглавной буквой

строчкой главной

словом — оловом

в тебе

ливень лиловых лилий.


ДОЖДЛИВО-СОННОЕ


терял надоевшие маски, впивался в чужие запястья,

зубами на коже рисуя резные браслеты укусов,

тетрадку ладоней раскрасил кусочками счастья —

в коробке для ценного хлама давно уже пусто.



дождит, барабанит по жести — промокшие крыши

прорезали сумрак блестящей и тонкой цепочкой.

шуршание капель сквозь крепкие сны еле слышно,

и звук растворяется в чёрной чернильнице ночи.



лишь звёздные пчёлы накрыли цветок небосвода —

пыльца полумесяца, хмель утомлённого солнца,

и в небе пульсируют молнии — рваная тёмная тога —

как будто запаянный в колбу серебряный стронций.



а сны, дорогая моя, в непогоду особенно ярки:

цветные крупинки песка, отголоски дождей, и

(ты пьёшь меня жадно, становится сухо и жарко)

бумажный корабль, исчезающий в море надежды.




НАСТРОЕНИЕ ЦВЕТА ОСЕННЕГО НЕБА

1.



когда ливень размоет и контуры тела, и профиль,

и бездонный стакан опрокинет котёнок-цунами:

горизонт захлебнётся — он станет похожим на кофе,

взбудораженный ложкой, поднявшейся бурей в стакане.



смяты простыни слов, и в квадрате тетрадной страницы,

в клетках чёрточек — палочек бесится рыжее солнце,

запах спелых плодов и лиловая грусть медуницы —

в океане течения памяти — банки, и лоцман



пригодится... седой, в полосатой тельняшке из ливня,

в бескозырке небес — фанатичный чудак, непоседа.

исчезает корабль — и в сплетении ломаных линий

остаётся моё настроение цвета осеннего неба.



2.



ты взлетаешь над городом, будто не кислород, а гелий

наполняет воздушные шарики разноцветных, по-осеннему лёгких

листьев, и костяшки пальцев пересчитывают дни недели.

квадраты намокших парков, треугольные шляпы клёнов



отвесом капель, линейкой ливня меряет человек в бейсболке

с пропеллером — (сказочник — Карлсон, которому даже крыши

идеально подходят для жизни); ветер звенит по стёклам — осколки

лета разлетелись от взмаха хвоста пробежавшей пугливой мыши.



тишина... монотонной пластинкой ливня заглушается даже шорох,

маятник замедляется и впадает в спячку, чувствуя близкую зиму,

на плите остывает глинтвейн... бормотания человека за шторой

напоминают исповедь маски из раскрытого романа Мисимы.


НЭЦКЕ-НЮ



на тонком клинке, направленном в сердце неба,

блестя изнутри серебром — дождевые капли.

раз где-то есть дождь — вероятно, прозрачный невод

распорют ударами гибкие молнии-сабли —



небесные цапли... сравненье, поверь, уместно

ведь лента, бьющая сверху, быстра настолько,

насколько внезапна... и вспышка металла вместо

хмельного рассвета вопьётся в глаза иголкой.



удар... покрываюсь густой позолотой боли

и застываю на полке простым деревянным нэцке.

сентябрь представляет меня в незавидной роли



нагой статуэтки твоих бесконечных коллекций».



«DAIME BLOND»


I.

запах ангела — «Daime Blond»:

белая замша на белой коже,

трубка с вырезанным «алло» —

золотисто-пустое зло,

мне казалось, что мы моложе.



в половину второго,

в гололёд на дорогах,

в пробках на поворотах

просто любить, с кого-то

скалывая льдинки

в заключительном поединке

с вечностью,

слышишь, детка? она шариком мечется

в рулеточном маленьком лабиринтике.



перемигивание светофоров,

край неба вспорот —

знакомый ангел махнул крылом,

город, как снежный голем.

II.

белые начинают и выигрывают —

белогривые кони несут галопом

белобортую ладью по доске неба,

останавливаются, замирают,

королева-метель с царственной

неторопливостью входит в город.

город вздрогнет, возомнив себя Троей,

треугольником, в который вступают трое

и все как один — герои.



белые играют, не могут остановиться,

наступление продолжается по всему фронту:

на затерянной в тундре полярной станции

снегири готовятся к капитуляции.

полярники — к эякуляции.



III.

белыми генами заложим жизнь

мы — зимородки — живородящие —

живоболящие — живобродящие

ждут пули в дуле,

тихо тлеет запал.

пали! выстрел —

кто на кого запал?

нули на нули

умножая, делим.

жив?

но витражи

не отражают снега, и тот засыпал

вены, первые этажи.



в раковине ли, в вине —

никому не слышно,

как умирают во мне

пьяные вишни,

как в пустоту падает

далай-лама,

как накрывает грусть

двух наркоманов.

---


Произведение вошло в лонглист конкурса. Номинатор - ИнтерЛит. Международный литературный клуб
© Артём Прояев. Письма в Лапландию

© Фонд памяти Ильи Тюрина, 2007. © Разработка: Алексей Караковский & студия "WEB-техника".