Илья-премия

• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  2008
• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  2007
• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

• 27.04.07. ПОЭЗИЯ

Рахман Кусимов (Пермь - Санкт-Петербург). Принимай как есть...

Родился в 1983 году в Перми. Жил в Перми, Алма-Ате, Москве. Сейчас учится на отделении китайского языка в одном из петербургских вузов. Всерьёз пишет стихи с двухтысячного. В 2004 году вышла небольшая подборка стихов в новом питерском литературном альманахе «Мера всех вещей». Любимые авторы – Пушкин, Хлебников, Бродский.


* * *

Вот он перед тобой – этот мир. Принимай как есть.

Да, не в лучшие, но и не в худшие из времён.

Здесь припишет тебя иностранное слово «next»

К поколению всех не заставших кафе «Сайгон».


Вот он – ты, дорогой. И покуда ещё живёшь:
Приготовься, что в срок, отведённый тебе сгореть,

Мир в масштабе тебя не изменится ни на грош.

Мир в масштабах иных поменяется лишь на треть.


Не считающий дней (ну, подумаешь, дни. И что?),
Посмотрев в календарь, удивляешься ты весьма:

Неужели и впрямь было столько в минувшем «до»,

Что хватило бы на пару тысяч страниц письма?


И встречая друзей по прошествии многих лет,
Вроде молод ещё и всё тот же имея нрав,

На вопрос «ты ли это?» привычно пошутишь «нет»,

Понимая едва ли, насколько ты будешь прав.

зимнее письмо наташе – 1

здравствуй, моя наташа, девушка-полумиф.

в день, когда снег заносит александрийский столп,

снова пишу письмо я, так и не получив

ни одного ответа на предыдущих сто.


ставим зиме диагноз: снег и орви.
если тебе вдруг станет холодно невзначай,

значит, февраль на свете, где от былой любви

лишь остаётся привкус – гадкий, как lipton-чай.


значит, лечись настойкой и переменой мест.
это совсем не сложно, главное – не простыть.

как некто цезарь молвил, «алеа якта эст»:

вот тебе зажигалка – на, поджигай мосты.


вижу тебя так ясно, будто бы наяву:
шумный перрон вокзала; всюду, конечно, снег.

вот ты стоишь, сжимая мятый билет в москву,

и обещаешь небу всё «позабыть навек».


страсть к задушевным фразам – это, поверь, беда.
(не говори «навеки», слово назад возьми).

знаешь, моя наташа, вечность – она всегда.

это как на литейном пробки часам к восьми.


всё в этом мире, впрочем, сводится к одному:
выплыть со дна наверх и заново лечь на дно...

что же, моя наташа. вот и конец письму.

жди, ибо очень скоро будет ещё одно.

зимнее письмо наташе – 2

Если холодно, мрак, зимний вечер, и ни чай не спасёт, ни шабли,

если Невский в снегу и Кузнечный – значит, здравствуй, моя Натали.

Подобрав подходящее слово для приветствия (солнце – ? малыш – ?),

я письмо напишу тебе снова; ты в ответ, как всегда, промолчишь.

Что молчание? Как ни гордись им, на тебя – и обидеться грех.

Но из всех, кто не пишет мне писем, ты не пишешь всегда лучше всех.

Жизнь идёт в направлении «мимо», и, попасть не стараясь в мишень,

измеряю количеством дыма то, насколько паршиво в душе.

И – на юность не рано ль молиться? – но, хотя ещё молод (скажи!),

в шуме радиоволн из столицы я всё чаще ловлю «Ностальжи».

Всё смешалось. На свете, похоже, не бывает прекрасных времён.

Рубикон должен быть уничтожен. Карфаген должен быть перейдён.

Ах, Наташа, оставь шуры-муры, я теперь понимаю в тоске:

мы с тобою всего лишь фигуры на большой чёрно-белой доске.

Вечна партия в шахматы эта (замечаешь иронию, ы?),

где с одной стороны – силы света, а с другой – соответственно, тьмы.

Но и пешкой немало протопав, я не шёл на поклон королю –

просто я не люблю мизантропов. Я вообще никого не люблю.

Что из нового? Вроде всё так же. Дом культуры снесли, говорят.

Ах, Наташа, Наташа, Наташа, зря ты всё же уехала, зря,

этот город «над вольной Невою» променяв на другой, с буквы «М» –

так с Parlament'а lights поневоле переходят на синий L&M...

Я надеюсь, письмо завершая, что мы встретимся вновь бла-бла-бла –

да, Земля, может быть, и большая, но она, как известно, кругла.

Город, откуда

На что ты надеялся? Видно, на чудо,

Когда, нагулявшись, пришёл.

Но «город, в котором» стал «город, откуда»,

И это не есть хорошо.

На улицах прежних, где буквы не любят

Кириллицу, выбрав латынь,

Знакомых не встретишь, но кто эти люди,

Что помнят тебя молодым?


Теперь тут пейзаж поменялся привычный,
И нового нынче сполна –

Есть даже кофейня, где кофе приличный,

Не то, что в твои времена,

Но, чтоб не попасть в криминальные сводки,

Лишь днём наблюдай, как народ

Живёт не спеша. Умирает от водки,

И всё же по-прежнему пьёт.


Покуда ничто не должно приключиться,
Покуда один, сам с собой,

Смотри же, дивясь, как меняются лица

От противоречий с судьбой…

Смотри же, как дождь льёт на город и область,

Стучит – и сказать бы, что в такт…

Но дождь в данном случае – это не образ,

Нет. Дождь в данном случае – факт.

magnum

I


Мало радости ждать трамвая в одиночестве на кольце. Всё, что медленно забываешь –
отпечаталось на лице. Связь пропала – смени тарифы, абонентам иным под стать.
Наплевать на стихи и рифмы. И на прочее наплевать. Дни туманны, и воздух горек.
Нет бы всё по-другому, но – перед взором всё тот же город, с той же улицей, где темно. И
когда б соблюдать обычай, то, чем жил, в дневнике храня, вряд ли много б нашлось
отличий одного от другого дня. И уже не понять, где правда невзначай переходит в ложь,
и от жизни в режиме «авто» до смертельного устаёшь.

II


Мало радости быть заплатой на отрепье дурных времён. Не труби о беде, глашатай, –
будешь проклят и заклеймён. Век суров: мы живём и дышим, а другие, презрев табу,
променадом по скользким крышам искушают свою судьбу. Но покуда на дне колодца
видно небо, что над тобой – сердце бьётся, как прежде, бьётся, а, верней, продолжает бой.
Это значит, что я не сгину, как бы ни был резон высок – оттого ли, что выстрел в спину
предпочтительней, чем в висок; оттого ли, что жизнь прекрасной предстаёт ещё вопреки
прозорливцам, которым ясно, что случится в конце строки.

ВЕСЕННЯЯ НОСТАЛЬГИЯ

В квартире темно и убого. Сползают обои.

Заказывал оттепель – вот, получи/распишись.

Но ты неприветлив. И, судя по признакам, болен.

Симптом – ностальгия. Диагноз, наверное, – жизнь.


Лови этот воздух, свидетель свержения снега
В эпоху падения марта на город и мир,

Где ты – победитель в борьбе со своим альтер эго,

И сам себе войско, и сам для него командир.


Броди мостовыми, где, как и предсказано, сырость,
С Восстания в прошлое ловко сверни на пути –

И вдруг обнаружишь, что прошлое преобразилось,

И стало с годами почти идеальным. Почти.


Вернёшься обратно, где злей времена и туманней,
И станет легко позабыть и детали, и суть:

Всего-то и надо, что в перечне воспоминаний

Ненужное вычеркнуть, нужное перечеркнуть.


И хочется память призвать за ошибки к ответу,
И мысли нелепы (но так и томятся в мозгу),

Что «Жизнь» – это просто газета, плохая газета.

А «Юность» – не больше, чем фирменный поезд в Москву.


Не думай об этом, не думай, живи как живётся,
Пока не иссохла Нева, и на месте мосты.

Гляди, вот и утро. И в небе над городом солнце.

И в городе двое. А именно – город и ты.


ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ

Федору Назарову


Ленинградский вокзал
и Московский
отличаются,
в общем,
не сильно,
но когда
из «культурной столицы»
я с утра прибываю в Москву –
то себя ощущаю героем
(чересчур)
авантюрного фильма,
где детали
по ходу сюжета
невзначай
проникают в канву.

Город встретит
меня
спозаранку:
горьким чаем,
промозглой погодой;
Город встретит
меня –
как обычно –
расчудным
многоцветием
глаз,
да ехидной
донельзя
ухмылкой
человека
в сержантских погонах,
чьей любимою фразой
должно быть
что-то вроде
«приказ есть приказ».

Так.
Куда мне теперь?
До Арбата.
Значит,
снова
спускаться
под землю –
точно также как было когда-то,
(дневники мне подскажут –
когда).
Помню –
мне ничего не писалось
(в сумасбродной Москве до поэм ли?).
Впрочем,
вспомнить
и всё остальное
для меня
не составит труда.

Вот «Арбатская».
Синяя ветка.
Здесь мой выход –
На шумный Никитский,
где
в бубнящем
буфете
ДОМЖУРа
есть эспрессо,
весьма неплохой.
При
других
обстоятельствах
жизни
я, возможно,
любил бы столицу:
если б не было в мире
«подлунном»
мест,
куда я стремлюсь
как домой.


ЭТОТ СЕВЕРНЫЙ ГОРОД


Этот северный город, смотрящийся в окна кофеен,
Ароматом которых он, словно туманом, овеян,
При ближайшем знакомстве навеет раздумья о Блоке;
О блокадном периоде надписи вызовут жалость;
Облака поплывут, искажённо в воде отражаясь,
И с окраин мигнут новостроек угрюмые блоки.

Вот он – твой СПб – обозначенный точкой на карте
И дорогою в ночь, проведённою в пыльном плацкарте,
Где с утра не понять, что за город в окне проплывает –
Всё размыто дождём, и людей словно смыло с перрона,
Потому и никто не встречает тебя у вагона,
Кстати, слева – метро, впереди – остановка трамвая.

Говорят, Петербург москвичей принимает с прохладой.
Может, это и так, только думать об этом не надо,
Из Москвы на Московский вокзал прибывая под утро,
А иначе получится – вновь этот северный город,
Как и раньше, тебя отвратительной встретит погодой,
Да из радостей будут лишь пышки под сахарной пудрой.

Приезжай, я тебе покажу этот город иначе,
Чем какой-нибудь г(и/а)д, для которого главной задачей
Будет выполнить план, чтобы вечером был сытный ужин.
Эрмитаж подождёт, да и Русский музей не убудет –
Я искусство люблю, но куда интереснее люди,
И особенно – sic! – те, кому я по-прежнему нужен.


БЕЛАЯ НОЧЬ

На Васильевский остров я приду умирать...
И. Бродский

То ли небо проколото Адмиралтейской иглою,
То ли плачет оно, вспоминая про время былое,
То ли белая ночь, слишком сильно увлёкшись игрою,
Создала антураж, и не знает, что делать теперь –
В общем, дождь всё никак не торопится угомониться;
Сделать фото нельзя, так как выйдут расплывчато лица;
Только школьникам радость – размыть в дневнике единицу,
Впрочем, школьники спят, и у каждого заперта дверь.

Петербург без дождей невозможен, немыслим, и всё же
Слишком трудно не впасть от воды в состояние дрожи,
Так что ежели чьи-нибудь губы воскликнут «О, Боже» –
Это чтоб не использовать мата, не более чем.
Город выглядит в дождь очень скромно и как-то неброско,
Оставляя в душе ощущение просто наброска,
Где и все постовые, стоящие на перекрёстках –
Часть пейзажа, как в слове, к примеру, «чердак» буква «ч».

Это блажь – приходить умирать на В.О.,
Ибо смерть своенравна, и с ней сторговаться непросто –
Это дама сама выбирает без всяких вопросов
Где, к кому и когда без звонка заявляться на чай,
Только если бы жизнь мне сама предоставила выбор
Места, где б я хотел, чтобы тихо однажды я выбыл,
Я бы тоже, наверное, выбрал Васильевский, ибо
Его линии в линию жизни слились невзначай...


ДОЖДЛИВЫЙ ТРИПТИХ

1

…И, выходя на знакомые улицы в легком плаще, ты
Не узнаёшь их, от ливня размытых, как на фотоснимках.
Гаснет, тягаться не став с фонарём, огонёк сигареты.
Что же, приятель, ты числишься нынче, как ночь, в невидимках.

Шепчут ли губы тот номер, который забыть не под силу –
Пальцам едва ли набрать его светит когда-нибудь снова.
(Девушка-осень, ты всё не меняешься. Хоть и красива,
А холодна, и – особенно вечером – слишком сурова.)

Можно держаться, идя в одиночестве, ровно и гордо,
Но, сохраняя свой статус актера в театре абсурда,
В дождь почему-то особенно хочется бросить всё к чёрту.
Взять и уехать. Куда – безразлично. Но лишь бы – отсюда.

Можно остаться. Поднять занавески в домах и конторах,
И любоваться, как офонаревшие автомобили
Снова и снова проносятся мимо людей, из которых
Много ли тех, что тебя ненавидели или любили?

Девушка-осень приходит не вовремя, плачет некстати,
Что же, приятель, припомни манеры – подставь ей жилетку.
Может, зачтётся. А то всё ты мечешься, и в результате –
Не попадает крылатый мальчишка, прицелившись метко.


2


и вновь – без зонта, в центре города, на перекрёстке,
когда на часах – ровно двадцать один с половиной,
когда светофор, заболевший желтухой, не хочет
лечиться зелёнкой, собратьев вокруг заразив;
и плети дождя бьют хотя и нечасто, но хлёстко,
и в баре сомнительном путь завершается длинный,
и кажется, будто из всех степеней одиночеств –
такая достойна вполне возведения в миф...

и в городе этом, которому нынче за триста,
осталось идти через белые ночи бессонно,
поскольку мосты, что внушали доверие прежде,
пускай не сгорели – но каждый из них разведён;
и вот уже больше не хочется быть оптимистом,
но, только раздастся негромкий звонок телефона –
внутри что-то съёжится от полумёртвой надежды,
что будет мертва – стоит только взглянуть на АОН.

дать полную волю желанию жить по-другому;
назвать это tabula rasa, не зная латыни;
в своём дневнике обозначив короткою фразой:
«отныне и вечно всё будет иначе. аминь» –
но день завершится под грохот июньского грома,
расставив не точки – скорее, одни запятые,
и только, слегка опьянив неустойчивый разум,
всю ночь во дворе будет пахнуть, качаясь, полынь...


3


Что за погода – третий день подряд
сплошная сырость, вопреки прогнозам.
Там, за окном, где нынче – ливнепад,
автомобили выстроились в ряд,
и в пробке, обречённые, стоят.
Ещё не поздно.

Уже не рано.
Кто-то, не спеша
жмёт кнопки, телефон сжимая цепко,
чтоб заплатить, словами дорожа,
за разговор, которому душа,
должно быть, не дала бы и гроша –
четыре цента.

Четвёртый год
он – грустный однолюб
времён, когда считал себя счастливей:
но, возводящий прожитое в куб,
он сводит настоящее к нулю,
не замечая, что коснулся губ
бездумный ливень.

Безумный ливень, падающий с крыш,
суицидальным медленным обрядом
ты жизнь свою на свете завершишь,
и людям о тебе напомнит лишь
такой туман, что в нём не разглядишь
того, кто рядом...


ДРУГИЕ

5.

и теперь мы другие.

на время списать не получится:

как оно ни бежит,

изменяется лишь антураж.

мы не стали умней,

но разборчивей стали в попутчиках,

и теперь вместо «Твой»

мы в письме ставим

«искренне Ваш».


посмотри же вокруг –
мы друг друга туманом окутали,

да и сгинули в нём,

только тень от себя сохранив,

и теперь вместо нас –

только буквы e-mail’ов в компьютере,

вместо встреч – SMS,

вместо памяти – фотоархив.

4.

да, теперь мы другие.

приятели нас не узнали бы...

только вот нам теперь

не до них. потому что – дела.


что я делал вчера?

у меня стопроцентное алиби:
стены слышали, как

я шагал от угла до угла

и твердил в телефон

(то есть, лил из пустого в порожнее),

что сегодня – никак,

да и завтра, пожалуй – увы...


здравствуй, время возможностей,
прежних времён невозможнее.


наши лица серьёзны,
а наши улыбки кривы.

3.

мы теперь и друзьям

произносим жеманное «здравствуйте»,

но прощают нам спесь –

кто – за молодость,

кто – за пятак;

мы почти что уже

научились завязывать галстуки,

но из нас ни один


на флагшток не нанизывал флаг,
потому и живём –

без эмблем, да и, в общем, без родины,

если родина – там,

где никто не смеётся нам вслед;


наши жизни ещё
даже наполовину не пройдены,

а уже и не счесть

веку нашему выпавших бед.

2.

посмотри на себя.

на меня.

и ответь:
кем же стали мы?


(все любили друг друга.
теперь каждый любит себя.)


наши взгляды теперь
стали столь умудрённо-усталыми,

что на нас, молодых,

невозможно глядеть, не скорбя.


впрочем, всё это флёр,
но отдёрни мешающий занавес –

и увидишь за ним

не особенно много чего:

посиделки в кафе,

да цитаты из фильмов Рязанова,

(видя кадры которых,

хоть кто-то, но выдохнет «о!»)

1.

и кругом – двойники.


что ж, выходит, нас всех одурачили
те, кто нам говорили

о неповторимости нас.


что ж, подводим итог:
мы оболганы. так ли, иначе ли.

жаль, но каждый второй

в этой лжи, как в болоте, увяз.


что ж, теперь мы другие.

судьба победила в игре меня
(я держал с ней пари,

что смогу сам себя превозмочь,

и не стать тем, кем стал…)


0.

…ровно час. по московскому времени.


запоздалый трамвай.
небо.

звёзды.

бессонница.

ночь.

---


Произведение вошло в лонглист конкурса. Номинатор - «45-я параллель»
© Рахман Кусимов. Принимай как есть...

© Фонд памяти Ильи Тюрина, 2007. © Разработка: Алексей Караковский & студия "WEB-техника".