Максим Грановский (Санкт-Петербург). Я снова превращаюсь в дождь...
27 лет. Работает прорабом на стройке. Занимается в обществе "Молодой Петербург" при Союзе писателей России, участник 27-й конференции молодых литераторов северо-запада. Публиковался в альманахе "Молодой Петербург", газетах "Литературный Петербург", "Гончарный круг" и др.
* * *
Я снова превращаюсь в дождь.
Я падаю на чьи-то руки
Слепым предчувствием разлуки
И снова превращаюсь в дождь.
Я снова превращаюсь в снег.
Я сердцем быстро холодею,
Но ни о чем не сожалею,
Я падаю в двадцатый век.
Туда, в материковый лед
Отполированный смертями
Родных людей и новостями,
Как в темный сорок первый год.
Там, где-то в центре ледника
Среди застывших отражений,
Я жду, когда резец сомнений
Из глыбы выбьет старика.
Весной его туман во мгле
Теплом непонятым растает,
Размешанный утиной стаей,
Раз нет мне места на земле.
СНЕГ
Смотри: вот он пух от снежного дерева
Прямо из звезд семена,
Из пустоты возникает материя,
Из абсолютного сна.
Лучше любой самой правильной формулы,
Математических схем,
Белый узор нам садится но головы
В плоских значках теорем,
Хочешь, и лапку увидишь куриную, пальму,
А может окно,
Я выбираю сирень с паутиною
И паука заодно.
Он осыпается медленно, медленно.
Рваные мелко листы.
Где-то большая-большая Вселенная
Разорвалась на куски.
НАВОДНЕНИЕ
Когда вода заполнит город
До линий крыш,
И рыбы: меч, пила и молот
Как сквозь камыш,
Протиснутся сквозь окна в души
Больных домов,
И статуи склонят послушно
Базальт голов,
Когда атланты на Мильонной
В деталях рыб,
Услышат, как воды зеленой
Звучит велибр,
И ляжет в Атлантиду мозга
Венцом оград,
Похожий на далекий космос
Мой Летний сад,
Внизу аквариумы улиц
Вдруг оживут,
Там самозванцем между устриц
Темнеет спрут,
Стихия всем изменит форму,
И даст покой,
Плывет беззвучием проворный
Кометный рой,
Я чувствую, как тянет пальцы
Ко мне назад
Потерянный в безумном танце
Престольный град,
Мне бы спасти его сегодня.
Но за грехи
Его в тиски зажал Обводный,
Меня стихи,
Какая б ни была погода,-
Дождливый век.
С крыш невозможно прыгнуть с хода
Всем на ковчег.
Нева взбродившая, угасла
Рекой вина,
Настоем вод своих ужасно
Удивлена,
Теперь я сам, сдурев от ветра,
Пройдя сквозь хмарь,
Возница отражений света,
Дельфиний царь,
И выплывают на поверхность
Венки газет,
Течет холодная безбрежность
Грядущих лет,
Лишь Ноев знак Адмиралтейства
Зарей блестит,
Тот, спасет нас от злодейства
Не сохранит.
__
(Но все-таки так странно знать,
Что там внутри, в музее Русском,
Амебы спорят об искусстве,
Плывут «Помпею» смаковать!)
***
Я говорю на древнем языке,
Не зная сам, откуда взялись буквы,
И почему слогов боятся губы,
И отчего я, ветер в тростнике,
Заговорил на древнем языке.
Я говорю на млечном языке,
Придуманном еще до основанья
Физических законов мирозданья,
До правды, забелевшей в старике.
Я говорю на тайном языке.
На четком бесконечном языке,
Начал живой и неживой природы,
Я ослепленный золотом свободы,
И радугой широкой вдалеке
Все говорю на сложном языке.
На самом непонятном языке,
Лишенном тленья ежедневной злости,
Которым ветер плачет на погосте.
И в грамоте эпох на лепестке
Слова на самом высшем языке.
Я говорю на древнем языке,
Пусть алфавит просыплется изустно
В раскат грозы, на оголенность чувства
В серебряную пыль на мотыльке.
И кровь, и пот в земном черновике
Лишь запятые в этом языке.
Я говорю на главном языке.
* * *
А я плачу за воду,
Бушующей реки,
Бессмыслицей свободы
Оборванной пеньки,
И за тепло плачу я
Особою ценой,
Чтобы поверить в чудо
Очередной весной,
А как мне расплатиться
За этот свет сполна,
В котором я, как птица,
А подо мной страна,
Великая, большая.
Все выплачу за газ,
За теплый воздух мая.
За коммунальных нас!
***
Автобус с грустными глазами,
Куда спешишь?
Ты почему взмахнув крылами,
Не улетишь,
Из непролазной паутины
Как стрекоза,
Стуча деталями стальными,
Раскрыв глаза?
Пусть пассажиры видят небо
В медузах туч,
Пусть невзначай ударит слева
Закатный луч,
На Моховой или Шпалерной,
Средь куполов
Ты их высаживай трехдверно
В цветы домов,
К своим привязанностям, кухням,
Тревожным снам,
К любимым так прорваться трудно
Из пробок нам,
Пускай в фантазиях хотя бы
Перелетим
Через бугры, через ухабы
В туман и дым.
И ветер сплелся с адресами,
Прости, прости,
Улитка с грустными глазами,
Нам по пути!
* * *
Мне стали нравиться слова,
Которые я не расслышал,
И шум реки, и голос свыше
Мной не замечен был едва,
Мне стали нравиться глаза,
Через которые другие,
Глаза прозрачно-голубые,
С тоскою смотрят в небеса,
Мне стали нравиться зонты,
Что в танце окна протирают,
Пусть легкие домов вдыхают
Туман извечной суеты,
И стало нравиться любить
Не то, чего хотелось раньше,
Мечта протягивает чашу,
И наступает время пить,
И строчку хочется списать
С того стиха, который ночью
В висок упрется многоточьем,
И не успеть раскрыть тетрадь,
Как букв ожившие жуки
Столбцами поползут наружу,
Хоть в неоконченную стужу,
По мановению руки.
Тогда словарь моей души
Расскажет о попытке к бегству,
К недосягаемому детству.
И точки, точно - рубежи.
IN VINO VERITAS
Я вижу в горлышке твоем
Фонтаны, фейерверки…,
Жизнь в дивном море бьет ключом!
И мне светло, как в церкви.
Забытый берег вижу там,
Прозрений и мечтаний,
Брожу по сказочным садам
Своих воспоминаний,
И мутной сладостью томим,
Все вглядываюсь в лица,
Ко всем, кем был давно любим,
Пытаюсь возвратиться.
Пусть лунатическим зрачком
В калейдоскоп смотрю я,
Не мир иллюзий за стеклом
Рассматриваю всуе,
А подлинный, прекрасный край
Зеркальных отражений,
В котором правит древний царь
Свобод и развлечений,
В котором красочны цвета
И ощущенья четки,
Где своего же естества
Сверкают самородки,
Все чище вижу пред собой.
И вырастают крылья,
Лечу ярчайшею звездой
В ночь внешнего бессилья.
И перед идолом своим
Склонен наполовину,
Я, как погибший херувим,
Струю огонь и силу.
И в запрокинутый мой лоб,
Что в золотые двери,
Стучится варваром озноб,
И напирают звери.
КАЗНЬ
И всажен был топор во плаху,
И сняли красную рубаху,
Швырнули в черную толпу,
Которой стал святой народ.
Холодный век. Горячий год.
И крест приложен был ко лбу
Означить: «Каюсь и скорблю»,
Но без прощения грехов
Петр третий, он же Пугачев,
За самозванства лютый труд
Отправился на новый суд.
И чтоб совсем наверняка
Отправился, сперва рука,
Затем нога, и всколыхнулись небеса
От разворота колеса.
И долго это колесо
Тереться будет о песок
Из душ, голов, ступней и рук
Потомственных господ и слуг.
И каждый нехотя умылся
Предчувствием цареубийства,
За все Ивановы грехи,
За европейство от сохи,
За долю выкупать собой
Страну. А после сиротой
Пророчеством возвысить крик.
Уралом нынче стал Яик.
Дорога в неизвестный край
Открылась. Обомлел февраль.
Дробь барабанная. Топор.
«Простите люди»! – Вскрикнул вор.
Железным свистом рассечен
Морозный воздух за плечом.
Белками глаз вовсю жива
В солому пала голова.
На время побежден недуг.
На место встало все вокруг.
Я НЕ ЖЕЛАЮ…
Родина! Ах Родина, да что же ты с нами сделала!» В. Ганч
«Родиной пахнет ковыль» В. Шенфученко
Я не желаю, чтобы некто
В кармане шерудил души,
Поэтому так узок спектр
Написанного мной за жизнь.
Поэтому я нынче редко
Стихи о Родине пишу,
И с проторенного проспекта
Сворачиваю к рубежу.
И на изломе вижу сходство
Машин с жуками на стекле,
И всех автобусов уродство
Дарю усталой стрекозе.
И рыбой верткою и скользкой
Я рефлексирую на дне,
Чтоб фарисейские обноски
Тем проплывали в стороне.
И не желаю, чтобы кто-то
Душеприказчиком моим
Взял на себя мою работу,
Туманы превращая в дым.
ДИТЯ
Себя распластав на полу
Игрушки перебирая,
У сказки веселой плену
Дитя позабыл, что играет,
Какие сказал он слова,
Пожарным и скорым машинам,
Но двинулась от волшебства
И вдруг закружилась картина,
Такое вокруг поднялось
Движенье ушедших народов,
И мишка, и козлик, и пес
Плясали вовсю без завода,
И нечто другое ко мне
Приблизилось ближе, чем надо,
Я понял, что детство в цене,
Что творчество тоже награда,
Что в дни Возрождения так,
Заполнен борьбой, да страстями,
Мадонну выписывал маг,
Дитя Леонардо с кистями,
Что истины узкая дверь
Так запросто вскрыта ключами,
И все мирозданье теперь
За тонкими стало плечами ,
И смотрит сейчас на игру,
До камешков звезд замирая.
А мальчик, журавль на ветру,
ИГРАЕТ.
МОНГОЛ ШУУДАН
В красных одеждах, в бескрайних степях,
В густых азиатских рассветах
Несутся монголы на белых конях
В блистающих шелковых лентах,
И взмылены кони, распалось звеня
Пространство в полоски и хлопья,
И мнется, как черная рана земля,
Под дикой, неистовой дробью.
Сгущенное небо и красок отжим.
Цвета неестественно ярки,
В моменте движенья есть призрачность, дым
Бегущего символа марки.
За соколом вслед, бьют нагайки бока,
В узде колокольчиков бронза,
Вверху остаются лежать облака,
И всадники мчатся так грозно,
Пьяненны свободой, поют и кричат,
Пурпурные ткани мелькают,
Куда эти белые кони летят,
Дожди и туманы лишь знают.
-
Серьезней слов, красивее речей
Сюжеты марок, их тона печальны,
Под выпуклыми линзами ночей
Чужие сны приоткрывают тайны,
-
Я вижу лес, седого старика,
И брошенный топор между дровами,
И землю завернули облака
В шаль нежную со снежными краями.
Тут жизнь прошла в размеренных тонах,
Смешалась с ветром веры и страданий,
Но марка явно излучает страх,
На золоченом фоне предсказанье,
Ведь по поляне, замыкая круг,
Оскалившийся тигр уже крадется,
Старик один, и никого вокруг,
Он непонятно почему смеется.
Вот шутку с ним устроила судьба,
Из года в год он проходил здесь мимо,
И странная улыбка и мольба,
И страх, и радость слились воедино.
Он жизнь прожил, и суть ее узнал,
По каплям собирая изумленье
Озер, лежащих в острых чашах скал,
И лотосов всевышних во цветенье.
И тигр теперь выходит на тропу,
Прыжком напополам готов сложится
Предчувствовал щемящую тоску
Художник в незнакомых русских лицах.
До наслажденья голову задрав,
Старик смеется, и в глазах раскосых
Безмолвье созерцательности трав,
И сотен Будд невидимые слезы.
***
Какое небо нам нарисовали!
В каком геологическом кристалле
такие стаи дикого зверья?
Обрезанным кусочком янтаря
Луна висит над самой головою,
Смеющеюся рожицей кривою
притягивая к острому виску
надежду, растолченную в тоску.
Какую землю нам нарисовали!
Где, на каком лоскутном одеяле
Так хорошо и весело лежать?
И обнаружить, что ты просто тать
Пришедший во дворец, где для тебя
Под барабаны праздником трубя
Оркестр плывет за синие моря
Руководимый Полем Мориа
Для чьих же глаз в нам недоступном лете,
Как мотыльки в оранжевом рассвете,
Ожившие в касании луча,
Летим в тумане, крыльями стуча?
И для чего на странном фестивале
Нас мудро и легко нарисовали?
15.04.11. ФИНАЛИСТЫ конкурса-акции "РУССКИЙ ХАРАКТЕР: НОВЫЙ ВЗГЛЯД" (публицистика) - в рамках Илья-премии:: 1. Кристина Андрианова (Уфа, Башкирия). По дороге к надежде, записки. 2. Вардан Барсегян (Новошахтинск, Ростовская область). Русский дух, эссе. 3. Оксана Барышева (Алматы, Казахстан). Верность родному слову, эссе. 4. Сергей Баталов (Ярославль). Воспитание характера, статья. Уроки рыбьего языка, или Дао Иванушки-дурачка, эссе. 5. Александр Дудкин (Маза, Вологодская область). Болезнь роста. Лишь бы не было войны. Бессмысленная беспощадность. Коллективизм индивидуалистов, заметки. 6. Константин Иванов (Новосибирск). Конец русского характера, статья. 7. Екатерина Канайкина (Саранск, Мордовия). Русский характер, эссе. 8. Роман Мамонтов (Пермь). Медный разрез, эссе. 9. Владимир Монахов (Братск, Иркутская область). Доморощенная сказка про: русское "можно" и европейское "нельзя", эссе. 10. Евгений Писарев (Тамбов). Зал ожидания, заметки. 11. Дмитрий Чернышков (Бийск, Алтайский край). Спаситель №25, эссе. 12. Галина Щекина (Вологда). Размышления о русском характере, рассказы. Конкурс проводится Фондом памяти Ильи Тюрина, журналом "Журналист" и порталом для молодых журналистов YOJO.ru. Окончательные итоги конкурса будут подведены в Москве 14-15 мая 2011 года – в рамках литературных чтений "ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ: ПЕРВЫЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ".
ПРОЕКТЫ ЛИТО.РУ
ТОЧКА ЗРЕНИЯ: Современная литература в Интернете
РУССКИЙ ЭПИГРАФ
Литературный конкурс "БЕКАР"
Имена Любви
Сатирикон-бис
Дорога 21
Книгоиздание
Шоковая терапия
Кипарисовый ларец
Кирилл Ковальджи
Памяти А.И.Кобенкова
Дом Ильи
