Рождена в несуществующем городе несуществующей страны. Друзья называют ровесницей СПИДа. Искусствовед-переводчик по полученной специальности. Не умею писать биографию, чтобы она была больше 200 знаков.
порченая кровь
предадут монографии:
я была влюблена в этого чувака,
и когда я ему писала, индевела рука,
и внутри все смерзалось в бетонный столб,
потому что я очень боялась ляпнуть не то.
я смотрела во все глаза, забывая моргать и спать,
и любовь была похожа на ядерный гриб,
потому что пока совершался альфа-распад,
лучевая болезнь расцветала ромашкой внутри.
на вокзале, как новые лодочки, поскрипывали поезда,
и кудахтала мама: куд-куда, куд-куда,
но я заматывалась шарфом и в спешке срывала помпон,
и пластинкой крутилось presto, allegro, a tempo.
проводница с небом в облатке и крылами на весь проход
мне протягивала полотенце: положи, моя зайка, на лоб,
я брала, и монограф записывал: безлюбовный, плохой,
девочка чуть не повесилась ему назло.
и жарило солнце, и било в меня, как безжалостная игла,
и каплями порченой крови звенело в стекле,
а я отворачивалась, закрывая байковым одеялом от третьих глаз
распустившуюся ромашку на тонком стебле.
фома
когда амур навел на меня свой лук,
и летела стрела, опереньем тугим звеня,
нет, закричал фома, и как лучший друг,
встал и закрыл меня.
и нас с фомою пронзило одною стрелой,
одною стрелой, предназначенной мне одной.
ты будешь любить и не верить чужим делам,
поступкам, словам, а верить своей любви,
но когда я умру, то наша с тобой стрела,
сможет тебя убить.
так говорил фома, который верил в меня,
не пил вина, еще не стриг бороды.
солнце роняло тени, блестел медяк,
и не было в мире беды.
а потом он умер на моих бессильных руках,
и я видела, как он шел, не глядя назад.
девочка, хватит плакать, зудел лука,
и тетива дрожала в его глазах.
хватишься сердца - а его уже год, как нет,
и в груди стрела, и профиль фомы в окне.
книго-ноша. часть вторая.
не рыдай меня.
как ни брехал сивый мерин: god отмерян,
время разбилось, песок растёкся.
тело мое переломанное поднимает каренин.
что же ты сделала, ёксель-моксель.
и слёзы его летят на мое лицо,
и стучат, как далёкие лошади, цок да цок.
машинист разминает картуз: барин, она того-с,
плачет каренин, ревьмя ревёт паровоз.
слышу спросонья первый его вопрос:
ты соскучилась?
"холодок" во рту истекает, втекает в грудь,
потому что кончается год, истончается календарь.
я целую тебя наотмашь, принимаю в игру,
за тебя на излете отбив тепловой удар.
ты отводишь ракетку, и волосы лезут в глаза,
ты такой беззащитный, я на фоне твоем гюрза.
разбиваю часы: я для них отмерила год,
почему ничего не видно и поезд ревет?
и зачем надо мною рыдает смешной господин?
господи, дай мне сил. и уйди, уйди.
ко времени
время шагало от М.вокзала до Л.вокзала,
и где-то у бологого его не стало,
видимо, шло без карты и сбилось с пути,
мне его не найти.
а раньше брало меня на руки и начинало баюкать,
я твоя ночь бессонная, я бессмертная юкка,
утром забудешься мороком, встанешь стальной.
и накрывало меня тыльной своей стороной.
время текло сквозь пальцы и было под боком,
я обращалась ко времени чаще, чем к богу,
время снимало трубку, шептало: жалей меня,
я заболело болезнью такой: безвременье
время шагало от Л.вокзала до М.вокзала,
времени времени не хватало: оно болело.
сильно болело, но не ходило к врачу,
говорило: убей меня лучше, я не хочу
время во мне сохранилось большим и чутким,
все его гайки, песчинки, лучи, минутки.
где-то под бологим задержали поезд,
можно ложиться спать, не беспокоясь.
карандаши
ты же у нас художник, вот и пиши, как замерзал я на трассе, спеша в твой мир.
в сумке лежали волшебные карандаши, грифель которых вымарывали в крови.
мокрые камни на пляже под утришом: ни одного живого, я сам искал.
запечатлей все это карандашом прежде, чем за тобой поспешит тоска,
сердце сожмет и выжмет сухой песок, пару ракушек и письма мои про нас,
в каждом из них я был с тобой невесом, ибо любовь - это инертный газ.
глядя на шарик пронзительно-голубой, я не заметил, что руки твои черны:
ты рисовала небо над головой карандашами, твердыми, как гранит.
я ни за что не виню, ни о чем не прошу, млеет за пазухой эгоистичный билет.
пальцы дрожат и тянутся к карандашу,
я оставляю карандаши тебе.
войнушка
сниться каждую ночь - как это больно
взрослые мальчики бля шли бы вы на хуй
оля хохлова
словно туман, исчезли четыреста тысяч конных,
вымерли полигоны, где шли маневры,
самый мобильный скайлинк скончался от недозвона,
трудно, когда хозяйка рева-корова -
выдаст на первом допросе про штаб в сарае,
так как - один - девчонка и - два - трусиха.
девочки молча и гордо не умирают,
девочки умирают всегда красиво.
то есть вот так, чтобы ветер трепал ей челку,
чтобы зрачки темнели, чтоб солнце било,
чтобы она говорила до боли четко,
чтобы и после боли она говорила,
что ничего не страшно, а было - очень,
что не звони, пожалуйста, не звони мне,
что и весна, и счастье, и многое прочее
будут во имя жизни, любви во имя.
снег после войны
он стоял у окна и вдруг понял, что снег белый. (алена лебедева)
я безумен только при норд-норд-весте. (гамлет, в. шекспир)
я ждала-ждала, а потом перестала ждать,
потому что ветер крепчал, и безумие крепло.
губы стали шероховатыми, как наждак,
и лицо - неподвижным, словно посмертный слепок.
это просто солнце, рассыпанное в воде,
это просто колечко, спрятанное в ладонях.
если раньше я говорила: приходи и владей,
то теперь говорю: проходи и не тронь меня.
белый снег снизойдет и укроет черничный мир,
я проснусь и увижу сквозь окна без занавесок,
что сидят на сирени горячие снегири,
прилетевшие в гости ко мне из тёмного леса.
lyalyabye (исковерк.англ. "колыбельная")
прямо в метро ей резко становится плохо,
девушка падает на пол под острый грохот.
песенка где-то внутри на скакалке скачет:
спи, моя радость, усни, не утонет мячик.
вот бы сейчас лететь лепестком на север,
ведь лебедям перелетным не до истерик.
им всё молочные реки, кисельные склоны,
в небе они не горят и в воде не тонут.
..крылья расправит ангел, лебедем станет:
как ты себя вела, дорогая таня?
сказки читала и песенку напевала?
ты молодец, это уже немало.
рядом с губами зеркало сыпет пудрой:
дышит-не дышит, будет ли добрым утро.
в песенке в эти моменты герои плачут,
но не утонет этот говенный мячик.
угольный набросок
в детстве ставили в угол и говорили: думай,
где ты была неправа, не включила собачку.
я любовалась обоями, мамин смакуя юмор,
и вынося резюме, что буду теперь иначе.
буду не врать, не брать, не наносить обиды,
то есть все те неправильные глаголы, что
затвердили в школе больше для вида,
чем для себя, и что же из этого вышло,
где же ундины, где принцы, где мрамор каррарский,
где неминуемость счастья, как злого укола?
чтобы "не бойтесь-любите!" стучало указкой,
ставило в угол, как мама меня после школы.
вот я стою. эта девочка, та, на платформе,
та, что смеется и машет кому-то протяжно,
сколько воды утекло, а она в той же форме,
с той же осанкой такой угловато-лебяжьей.
как бы хотелось схватить ее крепко за руку -
твой уготованный угол - твоя перспектива.
думай сейчас, как любить, только это - наука,
думай, пожалуйста, думай, без плача и ругани,
я не сержусь уже, я тебе все простила.
трудотерапия
я клею обои, чтоб думать о том, как идут
процессы вживления клея в бетонные плиты.
и мне хорошо, потому что физический труд
дает мне возможность забыть, что ничто не забыто.
я слишком проста, чтобы вслух говорить о тебе,
мне горек любой шоколад, попадающий в глотку.
сидели как гайки на плотнопритертой резьбе,
но вот оказалось, не плотно.
я клею обои, вся в горьком, как слезы, клею,
и голые стены стоят, как побитые дети.
так странно: я больше ни капли тебя не люблю,
а ты не заметил.
память:
1.
идти, и падать в снег, и хохотать,
вставать, опять идти и снова падать.
легко найти чудесные места,
когда тебя переполняет радость,
когда весь мир в корице и муке,
и солнце распускается сквозь шторы,
и пушкин в два часа на "маяке"
читается под наши разговоры.
теперь проснись. и выгляни в окно:
июльский свет, сквер вымаран зеленкой.
зима погибла ужас-как-давно,
а сердце все не верит в похоронку.
4.
посвящается жанне и "голубым косметичкам"
можно любить всю жизнь, а разлюбить в четверг ("у зеркала 2 лица")
можно любить всю жизнь, а разлюбить в субботу,
просто проснуться, позавтракать, а через час понять:
родинку на щеке, голос и запах пота, -
все обезличило время, вырвало, как сорняк.
долго горчила полынь, долго колола крапива,
и незабудки тлели, сердце сводя на нет.
кажется не-ве-ро-ятным, но, ей-же-ей, разлюбила
родинку, голос и запах, - лучшее о тебе.
я себя чувствую птицей, в страшном размахе крыльев
столько безумной свободы, что замирает дух.
девочка, дай мне руку, будешь в моей эскадрилье
тех, кто ходит под богом, верит в свою звезду.
15.04.11. ФИНАЛИСТЫ конкурса-акции "РУССКИЙ ХАРАКТЕР: НОВЫЙ ВЗГЛЯД" (публицистика) - в рамках Илья-премии:: 1. Кристина Андрианова (Уфа, Башкирия). По дороге к надежде, записки. 2. Вардан Барсегян (Новошахтинск, Ростовская область). Русский дух, эссе. 3. Оксана Барышева (Алматы, Казахстан). Верность родному слову, эссе. 4. Сергей Баталов (Ярославль). Воспитание характера, статья. Уроки рыбьего языка, или Дао Иванушки-дурачка, эссе. 5. Александр Дудкин (Маза, Вологодская область). Болезнь роста. Лишь бы не было войны. Бессмысленная беспощадность. Коллективизм индивидуалистов, заметки. 6. Константин Иванов (Новосибирск). Конец русского характера, статья. 7. Екатерина Канайкина (Саранск, Мордовия). Русский характер, эссе. 8. Роман Мамонтов (Пермь). Медный разрез, эссе. 9. Владимир Монахов (Братск, Иркутская область). Доморощенная сказка про: русское "можно" и европейское "нельзя", эссе. 10. Евгений Писарев (Тамбов). Зал ожидания, заметки. 11. Дмитрий Чернышков (Бийск, Алтайский край). Спаситель №25, эссе. 12. Галина Щекина (Вологда). Размышления о русском характере, рассказы. Конкурс проводится Фондом памяти Ильи Тюрина, журналом "Журналист" и порталом для молодых журналистов YOJO.ru. Окончательные итоги конкурса будут подведены в Москве 14-15 мая 2011 года – в рамках литературных чтений "ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ: ПЕРВЫЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ".
ПРОЕКТЫ ЛИТО.РУ
ТОЧКА ЗРЕНИЯ: Современная литература в Интернете
РУССКИЙ ЭПИГРАФ
Литературный конкурс "БЕКАР"
Имена Любви
Сатирикон-бис
Дорога 21
Шоковая терапия
Кипарисовый ларец
Кирилл Ковальджи
Памяти А.И.Кобенкова
Дом Ильи
