Илья-премия

• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  2008
• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  2007
• Номинаторы премии
• Лонг-лист премии
• Шорт-лист премии
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

• 10.04.07. ВНЕ КОНКУРСА

Диана Биккулова (Уфа). Съесть собаку на Гришковце

Родилась в Уфе в 1987 году. Занимается классической музыкой, играет на флейте, но интереснее всего для неё - изменчивый мир театра. Магия театра, музыки и слов. Вот, пожалуй, треугольник отношений, выстраивающий сейчас биографию Дианы.


Лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать




Пьесы Гришковца можно (и нужно)
купить, прочитать, положить на полочку и забыть, как это и произошло в начале со мной.
Такой вот вполне простой набор физических действий. Практически закономерный, с вашего позволенья.
Почему? Хотя бы потому, что тексты Гришковца не являются самоценной литературой. Более того, чтение их не доставит литературным гурманам ну никакого удовольствия (тут можно с раздражением сплюнуть, если вы причисляете себя к гурманам театральным), а кому-то, возможно, они покажутся просто безудержным графоманством непрофессионала.
… Тут почему – то сразу вспоминается очевидная беспомощность его извечных многоточий.
Так же «беспомощны» постоянные повторы отдельных словечек и фраз, претендующие на изображение «обычной», точнее, обыденной человеческой речи, и призванные, видимо, добавлять «натуральной» путаности к исповеди лирического героя.
Такой вот графоман, изображающий графомана, но при чём здесь литература.
Чуть позже возникает резонный вопрос о совпадении автора и героя, точнее, о степени автобиографичности написанного. А степень эта на первый взгляд кажется высокой до неприличия.
Герой Гришковца это практически всегда мужчина средних лет (то есть, примерно его возраста), вполне вроде бы «состоявшийся» в жизни, то есть, с честью (до поры до времени) выполняющий свою социальную функцию.
Он (Гришковец? Автор? Герой?) умён, точнее, неглуп, а главное – это человек, поразительно вчувствовавшийся в жизнь, пронзительно ощущающий всё, что с ним происходит, вплоть до мельчайших и ну совсем уж проходных событий и ощущений, да и других (зрителей, в данном случае) заставляющий это «прочувствовать».
Вот это самое «Я – есть» лейтмотивом проходит через все произведения автора, причём ощущение собственного бытия невероятно обострено, как это чаще всего бывает в только в детстве, а потом заглушается совершенно другими «значимыми» вопросами.
Но одной только экзистенциальной тоски мало для хорошего литературного произведения, нужно что-то ещё, сообщаемое тексту мастерством автора. Этого «чего-то» в самом тексте (по крайней мере – для меня) не нашлось.
«Человек – оркестр» Гришковец – это явление, но не литературного порядка. Точнее, не литературного, а театрального.
Но понять это можно, скорее всего, только посмотрев его спектакли.

( и вот я смотрю в записи спектакль «Как я съел собаку»)
...Темно. Сценографом выступает сам Гришковец, и возможно, поэтому на сцене почти ничего нет. Ярким светлым пятном – корабельный канат, расстеленный на полу, и «мешающий» глазу зрителя так же, как он мешает главному герою передвигаться по сцене. Это своего рода – воплощение тяжести и неотступности прошлого, того времени в жизни героя, когда можно было и собаку съесть.
Стул. Ведро рядом со стулом (его назначение выяснится позже). Всё.
И – незнакомый и пока ещё совершенно безразличный нам человек, в течение двух с лишком часов рассказывающий настолько сокровенное, что мы, пожалуй, не ожидаем услышать подобного и от близких друзей.
На протяжении всего спектакля меня преследовала мысль о возможной идентичности героя и автора, которая возникла ещё при чтении пьесы, но теперь ответ (и это удивляло) был скорее отрицательным. Потому что человек, находящийся на сцене, уже не был ни Гришковцом, ни даже автором, а был это простой русский моряк, тот самый, и сразу становилось понятно, что он-то, ну конечно, защитил бы родину, если бы дала она ему хоть малейший на это повод. Но повода в мирное время вот как-то не нашлось, и поэтому не было ничего, что бы оправдывало бесконечную муштру, драянье палубы по нескольку раз в день, хотя хватило бы и одного, и прочего унижения человеческого достоинства.
Кто был виноват? - снова и снова мучительно задаёт себе вопрос герой. Ну ясно же, что не несостоявшаяся война... Так как люди тоже не были ни в чём виноваты, то «виноватыми» стали бабочки, которые просто слабей. Убийство бабочек это тоже своего рода поедание собаки, поступок, не оправдываемый нормальной (то есть – гражданской) жизнью, и поэтому неотвязно напоминающий о себе.
Герой Гришковца в этом спектакле это человек, словно безнадёжно застрявший между двумя мирами, ни одному из которых он уже не принадлежит полностью - служба на пресловутом Русском Острове настолько изменила его восприятие, что при возвращении «домой» вдруг оказывается, что и дома-то нет, а если и есть, то находится этот дом в ещё более давнем прошлом, чем даже Русский Остров (который, есть, наверно, в жизни каждого человека, и у каждого свой). Сценическое пространство в этом случае являет собой своеобразный мост между Домом (который уже не дом) и Кораблём (который домом не может быть по определению), и его функции меняются в зависимости от хода действия.
Скажем, сцена плавно превращается в палубу, когда герой демонстрирует пресловутый обряд (как ещё назвать действие, не имеющее практической необходимости) «вылизыванья» палубы (вот оно, предназначение ведра!), или же она может играть роль дороги, по которой ведут в школу первоклассника...

Закончив свою длинную исповедь, герой взваливает на себя корабельный канат и медленно уходит, унося таким образом тяжёлый груз - своё прошлое - с собой. Немало озадаченный увиденным и прочувствованным зритель вынужден совершать примерно то же самое.

---


Произведение вошло в лонглист конкурса. Номинатор - Русский Эпиграф
© Диана Биккулова. Съесть собаку на Гришковце

© Фонд памяти Ильи Тюрина, 2007. © Разработка: Алексей Караковский & студия "WEB-техника".